XV. Стоики, настаивающие на том, что все совершается судьбой, должны признавать и подобные оракулы, и все остальное, что относится к дивинации. Но для тех, кто ограничивается утверждением, что то́, что должно произойти в будущем, истинно от вечности, — это признавать нет необходимости. Для них причина не то же самое, что для стоиков. Те более стеснены, у этих мысль не связана и свободна. (34) Потому что они, если даже соглашаются [со стоиками], что ничто не может произойти без предшествующей причины, но раз они считают, что эта причина не связана с извечной цепью причин, то что это дает [стоикам]? Ведь причина здесь та, что произвела то, чему она является причиной, как, например, ранение — смерть, нездоровая пища — болезнь, огонь — тепло. Итак, под причиной следует понимать не все то, что чему-то предшествовало, но что и предшествовало, и совершило то, чему было причиной. Например, то, что я вышел на поле, не было причиной, того, что я стал играть в мяч. И не Гекуба была причиной гибели троянцев, из-за того, что она родила Александра, и не Тиндарей, от которого родилась Клитемнестра, был причиной смерти Агамемнона. Ведь [если рассуждать, как стоики], то можно сказать, что путник, так как был хорошо одет, был причиной того, что разбойник его ограбил. Это вроде как у Энния:

Можно по этому пути пойти дальше: «О, если бы на Пелионе никогда не росло бы никаких деревьев!..», и еще дальше: «О, если б совсем не было горы Пелион!..» И так без конца. Как у Энния:

К чему это обращение к прошлому? Потому что далее следует:

Хотя вовсе не те были причины, вызвавшие любовь Медеи.

XVI. (36) Они говорят, что есть большая разница между тем, без чего что-то не может произойти, и тем, отчего что-то необходимо должно произойти. Нельзя называть причиной то, что не производит собственной своей силой того, чего оно считается причиной. И нельзя называть также причиной то, без чего что-нибудь не происходит; причина — это то, что своим наличием необходимо производит то, чему оно является причиной. До того как Филоктет был укушен змеей, разве была какая-нибудь причина в природе вещей, по которой он должен был быть оставленным на острове Лемносе? [989] Но после укуса появилась эта ближайшая и непосредственно связанная с тем, что его оставили, причина. Суть (ratio) события открыла его причину. (37) Но извечно истинным было это высказывание: «Останется на острове Филоктет», и оно не могло из истинного превратиться в ложное. Необходимо, чтобы из двух противоположностей (я здесь называю «противоположностями» два таких [высказывания], из которых одно утверждает то, что другое отрицает), необходимо, повторяю, чтобы из двух высказываний подобного рода, вопреки Эпикуру, одно было истинным, другое — ложным; как, например, «Филоктет будет укушен» было извечно истинным, а «не будет укушен» — ложным; если только мы не захотим следовать за мнением эпикурейцев, которые говорят, что подобные высказывания ни истинны, ни ложны. Они же, если этого постыдятся, то могут сказать такое, что еще постыднее, а именно, что дизъюнкции из противоположных высказываний истинны, но по содержанию высказанного в них ни одно не истинно. (38) Какое поразительное бесстыдство и жалкое невежество в логике! Ведь если что-то в сказанном не истинно и не ложно, то оно определенно не истинно. А так как оно не истинно, то как оно может быть не ложно? Или то, что не ложно, как может быть не истинно? Итак, будем придерживаться того мнения, которое защищает Хрисипп, а именно, что всякое высказывание или истинно, или ложно. А отсюда мы вынуждены сделать вывод, что кое-что может быть извечно истинным и в то же время не связанным с извечными причинами и свободным от необходимости судьбы.

XVII. (39) Мне же все это представляется следующим образом. Древние философы выдвинули два мнения: одно, по которому все таким образом происходит от судьбы, что эта судьба несет силу необходимости, — этого мнения придерживались Демокрит, Гераклит, Эмпедокл, Аристотель. Другое мнение разделялось философами, считавшими, что самопроизвольные движения души не обусловлены никакой судьбою. А Хрисипп, словно почетный примиритель, предпочел занять позицию посредине, но склонялся все же более к тем, которые хотели избавить душевные движения от [цепей] необходимости. Да запутавшись в своих словах, он попал в трудное положение и невольно оказал поддержку сторонникам фатальной необходимости. (40) Как это получается, можно увидеть, если угодно, на примере с «одобрениями» («assensiones»), о которых я говорил в первой речи. Те древние [философы], которым казалось, что все происходит в силу судьбы, утверждали, что и одобрения складываются силой необходимости. Другие же философы, несогласные с первыми, освобождали одобрения от власти судьбы и утверждали, что если подчинить наши одобрения судьбе, то это значит подчинить их необходимости. Эти рассуждали следующим образом: «Если все происходит от судьбы, то, значит, все происходит по предшествующей причине; а если и желания наши [происходят по предшествующей причине], то также и то, что является следствием [наших] желаний, значит, также и наши одобрения. Но если причина [наших] желаний не заключается в нас самих, то и сами желания не в нашей власти. А если так, то не от нас зависит и то, что совершается вследствие [наших] желаний. Стало быть, ни наши одобрения, ни наши действия не в нашей власти. И выходит, что никак не заслуживаем мы ни похвалы, ни порицания, ни почести, ни наказания». Но так как это неправильно, то, считают эти философы, правдоподобнее заключить, что не все, что происходит, происходит в силу судьбы.

XVIII. (41) Хрисипп же, который и необходимость не признавал, и вместе с тем учил, что ничто не происходит без предшествующих причин, предложил различать два рода причин с тем, чтобы и признания необходимости избежать, и судьбу сохранить. Среди причин, говорит он, есть абсолютные и изначальные и есть вспомогательные и ближайшие. Поэтому, когда мы говорим, что все совершается судьбою через посредство предшествующих причин, то мы имеем в виду не абсолютные и изначальные причины, но причины вспомогательные и ближайшие. Итак, против того вывода, которым я только что заключил, он возражает следующим образом: если все совершается от судьбы, то из этого следует, что все совершается по предшествующим причинам, однако не изначальным и абсолютным, а вспомогательным и ближайшим. И если эти причины сами не в нашей власти, то из этого не следует, что и наши желания также не в нашей власти. А последнее было бы неизбежным, если бы мы признали, что все происходит по причинам абсолютным и изначальным, ибо, когда эти-то причины не в нашей власти, то и желания наши тоже были бы не в нашей власти. (42) Поэтому упомянутое выше заключение имеет силу против тех, кто вводит судьбу таким образом, что присоединяет к ней необходимость, но оно не имеет никакой силы против тех, кто предшествующие причины не считает ни абсолютными, ни изначальными. Еще легче, считает он, можно объяснить, как понимать сказанное, что одобрения происходят по предшествующим причинам. Ибо хотя одобрение не может возникнуть, не будучи вызвано впечатлением (visum), однако, поскольку это впечатление имеет ближайшую причину, а не изначальную, то, по Хрисиппу, как я уже сказал ранее, получается не то, что одобрение может возникнуть без всякого внешнего воздействия (так как необходимо ведь, чтобы оно было вызвано впечатлением), но нечто подобное тому, что происходит с вращающимся цилиндром или хрисипповым волчком: они могут начать двигаться, только получив толчок. Но когда это произошло, то, считает Хрисипп, и цилиндр вращается, и волчок крутится по собственной своей природе, что играет главную роль.